Редактирование: Помня об уходящем как о живом...

<?xml:namespace prefix = o ns = "urn:schemas-microsoft-com:office:office" /><o:p></o:p>
<o:p></o:p>
Контекст – другое название целостности, призрак которой столь же трудно отгоняем от культуры, как тень от человека спешащего на базар солнечным утром. <o:p></o:p>
Не только чтобы понять смысл изучаемого, и признать благотворную ценность его, но также и чтобы, упокоившись в прознаваемом мире, &nbsp;в покое совести мыслить о нем, мы - по заведенной в университетах и академиях традиции – ищем цельности знания об изучаемом и свого спознающего отношения с ними (знанием и миром), а стало быть – и своей собственной цельности.<o:p></o:p>
И тут обнаруживаем двоение, сквозь которое начинает сочиться отнюдь не утешительные мнения: от цельности, мыслимой заведомо пространственно, отщепляется непрерывность (непрестанность), ведомая волею во времени, и страшащая нас непреложной бренностью всего, что по человечески тварно: создано, задумано, молитвенно-созерцательно прожито нами, людьми.<o:p></o:p>
Едва открыв для себя культуру и приняв ее, &nbsp;как среду обитания внутреннего человека, мы сталкиваемся&nbsp; с ее бренностью, обнаруживаем в ней следы собственной конечности и … вновь начинаем догадываться, что искусство погребения, смертная память и жертва как раз и лежат в основе феномена культуры: приданого, передаваемого нам, двуногим-и-бескрылым, и предающего нас мученичеству смерти.<o:p></o:p>
Потребовалось без малого век роста философии культуры и целого куста гуманитарных наук о ней, чтобы внутри них созрели начатки какой то странной танатологии, присутствие &nbsp;которой время от времени обнаруживается где то рядом с&nbsp; архетипической психологией, гуманитарной культурологией и визуальной &nbsp;антропологией…&nbsp; А где танатология, там жди эксцессов трансгрессии: внезапных бросков и неодолимой тяги к вещам более чем странным, случающимся&nbsp; «тут» и «вдруг»,&nbsp; неотвраимо привлекательным (фасцинативно-нуминозным) и … отталкиващим в незабвенное беспамятство.<o:p>&nbsp;</o:p>
А вместе с тем: усомнение возможности и прав культурного наследования (и концепции культурного наследия), надежд на возрождение и плодотворность музейного хранения, характернейший для русской мысли расщеп «правды-истины» и «правды-справедливости», терпеливого – в человеческом достоинстве - молчания и неутолимой жажды соборного говора, беседы (не у одних только русских мальчиков).&nbsp;&nbsp;<o:p>&nbsp;</o:p>
Весь XX век мы стояли у порога памяти, не решаясь переступить его, прощаясь с памятью живых носителей её, - то доверяясь животворной будь-то бы силе отраженной (в образах и знаках) памяти мысли, то разуверяясь в ней.
Что дальше?<o:p>&nbsp;</o:p>
Тридцать лет подвижнической работы исследователей&nbsp; старообрядчества Верхнекамья, – вопреки продолжающимся вокруг нее&nbsp; недоумениям,&nbsp; - я могу сравнить разве что с участием русских интеллигентов в&nbsp; едва ли не единственно успешной&nbsp; компании против поворота части&nbsp; наших Северных&nbsp; рек в ныне отделившуюся от России Центральную Азию. <o:p></o:p>
Рано или поздно состоится акт символической реституции – возвращения поднятого на обочине истории житейского, художественного и духовного богатства в Пермский край. Как это произойдет на пока не ведомо, но состоится это не ранее, чем&nbsp; там понято и принято будет старообрядческое прошлое края как часть его исторической судьбы – не прошлого только, а цельного времени его жизни.<o:p>&nbsp;</o:p>
И тогда, может статься, вспомнив&nbsp; молитву благоразумного разбойника,&nbsp; – этот завет о бытии-памяти,&nbsp; станем мы способнее мыслить-по-мнить, хотя бы в той же силе, что и мыслить-знать.<o:p></o:p>
&nbsp;Почему нет?<o:p></o:p>
<o:p>&nbsp;</o:p>
<o:p>&nbsp;</o:p>