Современная архитектура и духовное пространство

Я вновь возвращаюсь к понятию духовного пространства. Одухотворенное пространство – это наполнение пространства или значительной его части некоей идеологемой (религиозной, философско-мистической, политической, народно-этнографической, возможны смешения составляющих).

Следовательно, понятие духовного пространства принципиально антропологично. Мерой духовного пространства становится мысль человека (или группы людей) Единое или гетерогенное пространство может быть объектом определенной иерархии, высшая прослойка общества может исповедывать вовсе не те ценности, которые довлеют мыслями остальных. Следовательно, внутри единого, даже религиозного единого пространства, может существовать гетерономия духовного пространства. Русский Серебряный Век яркое тому подтверждение. И даже один человек, как, например Василий Розанов, вполне совмещал в себе антисемитизм как программную установку и оправдание своей позиции.

Одним из ориентиров духовного пространства является архитектура. Она может носить религиозно-прокламативные формы (церкви, мечети, синагоги, ступы), цивилизационные формы (небоскреб, ратуша, Дворец Советов), народные формы (Кижи). Например, капелла в Роншане, автором которой является Корбюзье или Саград Фамилиа (Гауди), носят очевидные цивилизационные формы, а не традиционно религиозные. Высокая архитектура 20 столетия, даже обслуживая религиозные общины, уходит от заданных приемов и решает чисто архитектурные, творческие задачи. Мир уже привык к этому, кроме России. Причина понятна: во время советской власти архитектура была лишена созидательного начала, именно потому, что архитектура, в отличие от поэзии и живописи, но вместе с философией организует духовное пространство. Архитектура расставляет меты, метки и, самое главное, отмеривает это пространство. Архитектуре и философии подвластна не только история, но и метафизика. Если проблема новой философии живо обсуждается в обществе, то новая архитектура еще ждет такого разговора.

Архитектура призвана нивелировать различные уровни иерархии духовных ценностей в обществе. Гомогенность пространства – вот, что блюдет архитектура, в особенности сакральная. Не зря ведь чужие пространства в средневековом мире Запада и Руси осваивали монахи, которые и начинали строить, а вернее, обстраивать пространство, делать его своим, отличным от прежнего.

Кроме того, именно архитектуре отведено значительное место по сглаживанию тех зазоров, которые существуют в ценностных ориентациях, и именно она принимает деятельное участие в работе по приведению многих пространств и многих ценностей в одно гомогенное целое. Не зря ведь в древности и средневековье архитекторами становились жрецы, религиозные лидеры или философски настроенные архитекторы (например, те же Корбюзье и Гауди). Следовательно, архитектура имеет прямое отношение не только к передовым для определенной эпохи ценностям, она в некотором смысле есть образ существующего мыслетворчества. Уходить от современной для времени архитектуры, значит, не считаться с текущим временем, пренебрегать им.

Архитектура в принципе назначена и обладает свойством опережать время, формулировать принципы человеческого бытия, универсализировать его. Архитектура – это мера и мерило человеческого существования, существования исторического и метаисторического. А, если сказать еще точнее: архитектура вводит человека в мир его бытия, вводит, поясняя основные его параметры. Вход в Бытие – ответственная вещь, я посвятил этой теме целую книгу. Как нельзя войти в дом не постучавшись, так же невозможно войти в некое Бытие не обтерев прежде ноги с дороги и не испросив разрешения у хозяев.

В Казани я прочитал доклад по теме современной архитектуры. Мой призыв состоял в том, что пора начинать строить новые по стилю и технике храмы. В частности, мировая архитектурная мысль выработала богатейший арсенал архитектурных образов, специально направленных на создание современного облика мечети. Архитектура – это мысль, мыслить современно надо учиться. Однако мои призывы встретили ожесточенное сопротивление татарских архитекторов и историков архитектуры.

Они говорили, что народ хочет традиционные формы, он привязан к ним, нельзя де обижать народ. При этом забывается, что любое творчество не может существовать с оглядкой на кого бы то ни было. Творчество, будь то художественное или научное, делается вопреки, оно не может считаться с условностями. Иначе оно перестает быть творчеством и обращается в ремесло.

Спрашивается, однако, какого же рода связь может быть обнаружена между современной архитектурой, которая метит пространство, и так называемым духовным пространством. Вопрос вовсе не праздный и требующий конкретного ответа.

У меня в руках роскошное издание по современной архитектуре мечети. Один главный редактор журнала вывез эту книгу и ждет моей рецензии. В предисловии к книге известная историк искусства Рената Холод постоянно говорит о философии. Вот, что роднит традиционное мышление мусульман с философией архитектуры! Мусульмане всех стран, кроме России, охотно принимают современные формы архитектуры, они нисколько не смущают их. Даже черная Африка имеет несколько потрясающих образцов такой архитектуры (хотя это понятно, ибо африканцев может не смущать редуцированная форма), не говоря уже о Малайзии, Индонезии, Пакистане. Горе нам, когда О.И. Генисаретский говорит о том, что Корбюзье нельзя было пускать на порог нашей страны. Это сказано в 2001 г. христовой эры. Горе нам, если высокие интеллектуалы живут прошлым, их не интересует будущее. Для них архитектура – это куполочки, маковки, старушки, батюшки. Я повторю, если философы смело выходят на равных с Западом, то в архитектуре дело швах. Могут быть только два объяснения тому: либо в МАРХИ плохо готовят, либо нет заказчика. Я верю больше во второй вариант. У нас нет образованного и богатого заказчика.

Ниже я попытаюсь очертить те нюансы строительства мечетей в современном мире, которые видны невооруженным глазом. При этом речь пойдет об архитектуре Храма, Храма как постройки и Храма как понятия. Для того, чтобы мой последующий экскурс в современную архитектуру мечети был более прозрачным, следует пояснить, что такое Храм. Более того, необходимо понять и следующее: почему мечеть есть Храм.

Храм есть архитектурно отмеченное пространство, где происходит встреча Бога как такового и Человека как такового. Для мусульманина Храм может сжаться до пределов молитвенного коврика или даже сердца человека. Об этом много говорится в суфийских трактатах и суфийской поэзии Хафиза. Но Храм может и расшириться до пределов всего пространства земли. Об этом говорится в одном из речений пророка Мухаммада: вся земля явлена мне мечетью, т. е. Храмом.

Согласно эсхатологическим представлениям мусульман, в конце времен все храмы земли стянутся вокруг иерусалимской мечети ал-Акса, даже Кааба как невеста прибудет в Иерусалим. Для раннего исламского сознания было чрезвычайно важным выработать свою храмовую доктрину, сопоставимую с иудейской и христианской. Но вместе с тем практика возведения мечетей учитывала и имеющийся опыт синагоги. Мечеть – это Храм с чрезвычайно расширенными функциями: отправления службы, учительства, странноприимного дома. Мечеть полностью отвечает социальной и художественной жизни общины. Жизни мечети как Храма превосходит пространство встречи Бога и Человека, но включает в себя общинную жизнь, ибо жизнь последней есть жизнь мечети. Но так было не всегда и изменение условий общинной жизни изменило не статус мечети. Мечеть продолжала оставаться Храмом в полном смысле этого слова. Изменилась архитектура мечети, ее внешняя и внутренняя пластика. Новая уровень пластичности самая заметная проблема современной мечети.

В средневековье архитектура мечети следовала определенным канонам. Эти каноны носили как всеобщие исламские черты, так и исторические и региональные. В этом плане архитектура мечети ничем не отличалась от любой другой архитектуры. История есть движение мысли, в том числе и художественной, и региональной, этнической. И архитектура мечети это прекрасно чувствовала. Вот, скажем, прославленная турецкая мечеть, особенно мечети великого Синана. Этнический стиль этой архитектуры возник сравнительно поздно, на основе византийской храмовой архитектуры, но с каким блеском, какими находками, какой экспрессией!

Вторая половина 20 в. внесла свои коррективы. В Анкаре в 1987-1989 гг. по заказу турецкого парламента и в непосредственной близи от него строится мечеть. Но, что это? Здание мечети не имеет ничего общего ни с турецкой традицией, ни с исламской вообще. Клиент, турецкий парламент сделал архитекторам только одно предложение: в мечети непременно должен был быть молитвенный зал на 500 человек, все остальное оставлялось на волю и фантазию архитекторов. На их собственный вкус. Только специалист может угадать в современной архитектуре этой мечети отдаленные намеки на стиль куфический каллиграфии. Таким образом, мы сталкиваемся с новым явлением: каллиграфический стиль предопределяет стиль архитектуры.

Возможно ли такое у нас в стране? Неискушенный вкус заказчика, отсутствие необходимости обращения к архитекторам не мусульманского происхождения, незнание им традиции и современности, вмешательство в дело архитектора, все это делает невозможным строительство у нас в стране мечетей так называемого интернационального стиля. Я спрашиваю: может ли администрация президента Татарстана или парламента обратиться к западным архитекторам, имеющим соответствующий опыт строительства мечетей, с предложением возвести современное, вовсе не похожее на традиционную турецкую архитектуру здание мечети? Кстати, упомянутая мною мечеть турецкого парламента стоила $1.7 миллионов. Даже, если бы строительство такого здания стоило много меньше, на мой взгляд, в Казани нельзя ждать появления архитектуры мечети в интернациональном стиле. Там еще долго будут строить мечети в плохо понимаемом заказчиками этническом стиле. Как выяснилось во время казанской конференции, сформулировать основные черты этнического стиля татарские архитекторы и историки искусства оказались не в состоянии. Они продолжают ориентировать на традиционный облик турецкой мечети. И сделать ничего невозможно, покуда у руля стоят ребята, мылящие таким образом.

Я задаюсь следующим вопросом: неужели зарубежные мусульмане так плохи и так необразованы, что они с легкостью принимают нетрадиционные архитектурные формы? И, напротив, татарские мусульмане стол благочестивы, что соглашаются посещать исключительно храмы, построенные в старом стиле? Неужели ислам – это религия, глядящая назад? Ведь такая позиция сродни тому ригоризму, который исповедуют современные мусульманские традиционалисты. Они не приемлют искусства, женщин с открытыми лицами, западный образ жизни. Неприятие современных архитектурных форм – вещь того же порядка, только в большей мере завуалированная.

Итак, если в средневековье доминировал канон, то в современной практике строительства мечетей (и не только мечетей, но вообще архитектуры) преобладает вкус архитектора. Оттенки этого вкуса могут корректироваться клиентом, заказчиком, но последнее слово остается за архитектором. Следовательно, вкус архитектора приобретает особое значение. Современные исламские государства, отдельные общины или лица, выступающие заказчиками, доверяют вкусу архитектора, даже если он не является мусульманином, но хорошо образован, знает историю мечети, знает вкусы эпох. И они правы, ведь один из постулатов ислама призывает  поискам красоты, красоты внутренней и внешней. Если вещь отмечена печатью красоты, она вполне может быть введена в лоно ислама как культуры.

По общему признанию исследователей современной исламской архитектуры, неотъемлемостью внешнего вида современного здания мечети является только два элемента: купол и минарет. Все остальное – дело архитектора. Вкус архитектора приобретает самодовлеющее эстетическое значение. Более того, несомненным остается и то, что именно вкус архитектора способствует выстраиванию особого архитектурного образа Бытия по своему разумению. И парадоксальным образом этот образ оказывается соответствующим вкусам общины, вкусу каждого мусульманина, переступающего порог такой мечети.

Мы часто слышим о традиционализме мусульманской общины, мусульман. Об этом говорят политики, журналисты, но как только речь заходит о современной и не российской практике художественного образа все изменяется. Кроме архитектуры мечети, имеет смысл упомянуть современную иранскую каллиграфию и иранский кинематограф.

Мне уже приходилось говорить, что Ислам есть не только вера (иман). Ислам, будучи иманом, много шире его. Ислам принимает мир таковым, как он есть, больше того, он обязан предпринять все возможное, чтобы творчески воздействовать на окружающий мир. По этой причине в современной исламской каллиграфии мало, очень мало от традиционного стиля, но, тем не менее, этот завораживающий опыт иранских каллиграфов остается опытом исламской культуры, культуры заглядывающей в будущее и хорошо помнящей о корнях своего искусства и архитектуры. Но у зарубежных мусульман прошлая культура не тянет вниз, интеллектуалы смело осваивают современный культурный опыт, участвуют в нем, предлагают свой взгляд на вещи. Особенно обостренно исламский мир реагирует на архитектурный образ модернизма и постмодернизма, ведь архитектура – это зеркало, и в этом зеркале необходимо увидеть себя, соответствующего этой архитектуре.

Не зря ведь в исследованиях по современной архитектуре мечети говорится о ее гибридности и креолизации. Говорится, скажем, и том, что строительство мечетей введено в глобальную архитектурную культуру. Ведется речь о пан-исламской и пост-исламской архитектуре в целом. Художественно-архитектурное выражение Ислама обогащает догму, захватывает ее и вводит в мир культурных и особенно философских ценностей современности.

Громадный, неоценимый вклад в развитие современной архитектурной теории и практики внес лидер исмаилитской общины мусульман – Ага-хан IV Карим. Он спонсирует архитектурные проекты и их реализацию, это самый большой вклад в архитектурное строительство в современном мире. Интереснее всего другое – ежегодно он устраивает большие собрания, конференции-семинары в разных странах. И сюда приглашаются западные философы, историки искусства, имеющие опыт философского подхода к проблемам архитектуры. Его фондом уже изданы десятки роскошных томов по современной исламской архитектуре. Увлекательное чтение доставляет знакомство с философскими суждениями о судьбе современной архитектуры. В конце своего доклада я намерен предложить один известный в современной философии подход, который, я надеюсь, в некоторой степени объяснит столь яркое, быстрое и плодотворное распространение современных форм архитектуры при строительстве мечетей.

Недавно я вернулся из Ирана, побывал и в Персеполе. На оставшихся стенах руин Персеполя нанесены надписи и подписи более поздних посетителей. Самая старая из них датируется 1783 г. Надписи оставляли даже целые полки английской армии. Подобные надписи на памятниках архитектуры знаем и мы. Современная философия заинтересовалась таким феноменом, отмечая, что люди оказываются схвачены таким памятником, а памятник, в свою очередь схвачен этими людьми. Незримая связь отныне существует между архитектурным памятником и людьми, посетившими его намного тысячелетий позже. Архитектурный памятник помнит о людях, а люди оставляют в своем сознании чувство сопричастности с когда-то виденной архитектурой. Памятник жив не только потому, что он существует, буквально стоит на своем месте, его настоящая жизнь продлена во времени и пространстве в интерсубъективных отношениях, отношениях между архитектурой и человеком.

Нечто подобное происходит и с современной архитектурой мечети. Ислам схватил современную архитектурную мысль, схватил накрепко, так крепко, что разорвать эту связь невозможно. Я повторю: существующая интерсубъективная связь мечети и современной архитектуры, выводит сам Ислам на новые горизонты мысли. От этого Ислам только приобретает, ничего не теряя. Иначе верующие не приходили бы в такие мечети, умма или отдельные клиенты заказывали бы другие мечети, исключительно в традиционном стиле. Но последнего не происходит, а, следовательно, исламская культура принимает современную архитектуру как свою.

И последнее. Ислам должен принимать мир как таковой, если он не противоречит устоям религиозно знания. История с Салманом Рушди показательна: он оскорбил чувства верующих, надсмеялся над священной историей, ее центральными персонажами. Его приговорили к смерти за осмеяние, за оскорбление.

Архитектура не может оскорбить, если она хороша, красива, то и она и имеет право на существование.