Второе пространство

Я, Олег Борисович, на этот раз хочу поговорить об онтологии второго или другого пространства. Что это такое, станет ясно из последующего. Прежде напомню, что любая социо-культурная система не приемлет пространственной однородности. Культуре всегда тесно в одном пространственном измерении. Во всех культурах всегда существовала иерархическая лестница пространственных континуумов. Они могли быть связаны между собой, а могли и существенно разниться, принципиально не совпадать. Начну я с «Петербурга» Андрея Белого, к которому мне пришлось обратиться в связи с моими занятиями по Храму. Вы спросите, а какая же связь между романом Белого и Храмом? Отвечу: самая прямая, непосредственная. Для уяснения ответа требуется некоторое отвлечение, впрочем, имеющее прямое отношение к «Петербургу».

Вы, конечно же, знаете, что Белый был антропософом. Его старшим другом и учителем в учении был Рудольф Штайнер. С ним Белого познакомили в 1912 году (по-моему, Петровская или родственница Тургенева, не суть важно). А уже в 1914 году Белый уезжает к Штайнеру строить антропософский Храм. В Германии, в Мюнхене он не мог быть построен из-за первой мировой войны. Поэтому строительство перенеслось в местечко Дорнах, что в Швейцарии. Антропософы возводили храм Иоанна (или Гетеанум в честь Гете, который был мастером масонской ложи). Этот Храм вскоре сгорел в пожаре, но его вновь возвели в 30-е годы.

Белый не был одинок в строительстве Храма, кроме него там была и строила упомянутая выше Тургенева и Максимилиан Волошин. В одном из писем (Иванову-Разумнику) Белый писал о том, как они устают в вытесывании карнизов и столбов – ведь Храм был деревянный. И заодно он пишет, что параллельно с утомительной работой, пишет он и свой роман «Петербург», а заодно начал и роман «Гетеанум».

Участие антропософов в строительстве Храма вещь отдельная и связана с символикой масонских легенд о царе Соломоне и мастере Хираме (или Адонираме). Об этом не место писать здесь, прочитаете в моей книге в этом году. Следует только сказать, что поэтическое творчество сильнее всего связано с архитектурой (Марсель Пруст, Мандельштам в его «Утро акмеизма» и прочие, более серьезные вещи).

Но, спросите Вы, Олег Борисович, а как же связан роман с антропософскими воззрениями автора? На мой взгляд, Белый, в отличие от Марселя Пруста (масона), сделал это без стилистического блеска (поэтому он сам и его исследователи говорили о его косноязычии), но ясно, не оставляя никаких сомнений на этот счет. Но вот один из примеров и займет наше внимание.

Известно, что Белый изобразил Питер определенным центром мира и городом эсхатологическим, жутковатым. Я напомню Вам несколько мотивов, чье происхождение автор репрезентирует как храмовые формы и ситуации. В самом начале романа по проспектам столицы ездит карета Аполлона Аполлоновича Аблеухова. Примечательна сама карета: она совершенна в своей кубической форме, а сам герой восседает в центре кубического пространства. Не напоминает ли оно Вам значение квадратов, кубов и прочих архитектонов в творчестве Малевича? Размышляя, таким образом, нельзя ли думать, что художественная репрезентация квадрата и кубического пространства впервые произошло у Белого? Это только догадка, развитие которой вы прочитаете в упомянутой книге о Храме.

Что же такое совершенное кубическое пространство? Учитывая непосредственное участие Белого в храмовом предприятии антропософов, мы обязаны вспомнить о феноменологической смыслоформе авраамического Храма. Вернее, кубической форме интериорности Храма в иудаизме, христианстве и исламе: Святая Святых мишкана (еврейской скинии), куб исламской Каабы, кубический камень у алтаря в масонском Храме. Куб воистину совершенная форма храмового пространства. Впрочем, существует английская версия этимологии слова franc-maçonerie: англичане считают, что в основе лежит слово freestone в противоположность камню необработанному roughstone. И, действительно, перед алтарем масонского храма лежат два камня – необработанный и обработанный, кубический. Вспомним обязательно куб Каабы, ибо ниже мы поймем последствия такого сравнения.

Следовательно, Аполлон Аполлонович Аблеухов восседал в центре воплощенного в форму кареты храмового пространства. Андрей Белый знал, что делал. Он в самом начале книги вводит второе пространство, значение которого, быть может, много выше или глубже пространства самого сюжета, сюжетного пространства. В этой же связи характерны многократные упоминания пирамиды, четырехугольника, круга. И вновь: это все формы храмового происхождения.

В эпилоге романа Николай Аполлонович Аблеухов, сын старшего Аблеухова, оказывается в Египте (и вообще в Северной Африке). Автор рассказывает, как Николай Аполлонович частенько засиживался перед пирамидой и сфинксом (острейший символ масонов и антропософов). А в одном из писем Белый пишет, что весь его роман и есть предстояние пред сфинксом. Сфинкс для масонов особая фигура, знак, переходящий в эмблему. Надо знать, что для антропософов (и масонов) египетская храмовая и письменная традиция имела огромное значение. Вновь Храм. Не просто Храм, а храмовое пространство было важно для Белого в его «Петербурге». Оно и было вторым пространством романа. Кстати, Малевич считал, что его «Черный квадрат» назначен для храма. Он был масоном, следовательно, иконические функции этой «картины» более чем очевидны. Когда Малевич с учениками ездил в поезде, то на двери их купе вывешивался их квадрат. Сейчас попробуй, вывеси, живенько набьют рожу за жидо-масонство. А вот Малевичу никто и не думал бить оную.

Для чего же я привел столь длинное отвлечение от современного положения дел? Какое отношение эзотерические построения русского символиста имеют по отношению к насущной реальности?

Вот, скажем, ислам. Помните мое предуведомление о кубе Каабы. Я много писал о характере ислама в России, так что скажу на этот раз не много. У ислама в российских условиях не может быть второго пространства. Не эзотерического, а просто интеллектуального. Помните, прежние рассуждения о симулякре. Для того чтобы в российском исламе возник суфизм, нужен учитель. Кстати и до революции таких учителей суфизма не было (не было крупных). Сын Л.Н. Толстого был суфием бухарского ордена накшбандийа, но учитель, с которым он вел переписку (его звали Иноят-хан), жил, по-моему, в Индии. Самое интересное, что эта переписка сохранилась.

Коль скоро я заговорил о масонстве, есть одна тема, которую нелишне рассказать. Мало кому известно, что мусульмане охотно вступали и продолжают вступать в масонские ложи. Более того, твердо установлены связи тамплиеров с исмаилитами (ассасинами, в Египте, друзами) и дальнейшей передаче секретов масонам (как предполагается в первой английской Ложе). Даже на русском языке в Ленинке существует дореволюционная книга «Масоны в Персии». А, скажем, в Индии первую масонскую ложу, организованную в 1961 г., возглавил мусульманин (один из набабов). Не говоря уже о том, что отец Дж. Неру был масоном. Иран, Турция, Ближний Восток, Египет (Гамаль Абдаль Насер), Северная Африка – во всех этих странах и регионах масонские ложи составляла элита (государственная и интеллектуальная). Понятно, что англичане упрочали свое присутствие вот таким образом. Но мусульмане, чего не доставало им, когда они владели учением, покрывающим все мыслимые интерпретации и горизонты. Все дело в том, что масонские призывы никак не оскорбляли мусульманского чувства и, как я вижу эту проблему, для них вступление в масонскую ложу было тем же, что состоять в каком-либо суфийском ордене. Образованный мусульманин заведомо настроен на интерпретацию, масонство же, не оскорбляя его, выводило на новые горизонты его учения. Тем более что у мусульман в центре их религиозного и эсхатологического сознания стоял Храм, мусульмане были храмовниками. Отчего же им доверительно не поговорить с храмовниками масонами.

В этом смысле мусульмане России могут иметь второе пространство, оно никогда не станет чистым вероисповедным пространством, но пространством, скорее, экуменического характера, метарелигиозным пространством. Для мусульманина второе пространство подобно плову из баранины или чак-чаку с водкой. Не пробовали?

Кстати, лозунги масонства очень похожи на современные призывы демократов и сегодняшние передачи НТВ. В этом нет ничего странного: ведь современная демократия берет начало во Франции, а масонские традиции в России очень сильны. Одно лишь печалит. Настоящий масон должен быть человеком образованным, а в нашей ситуации и, особенно, в среде мусульман все может обернуться весьма печально.

Вхождение зарубежных мусульман в ложи масонов объяснимо. Вероисповедная широта мировоззрения мусульман, их пристрастие к философствованию и вообще эзотерике нельзя сбрасывать со счетов. Однако нельзя забывать и этнической стороны проблемы. Казанский и башкирский ислам, покуда не сделал ничего такого, что свидетельствовало бы о его стремлении выйти за пределы, очерченные шариатом. Но, как мы знаем, татарские и башкирские мусульмане легко входят в пространство подполья, вооруженной борьбы с существующим государственным строем. Конечно, легче справиться с мятежником, нежели с интеллектуалом, будь он суфий или масон. Мне кажется, что мы не должны ждать от современного ислама Татарии и Башкирии чего-либо интеллектуально опасного для идеологических и иных установок государства. Российские мусульмане мало заботятся о проработке своего интеллектуального пространства, в большей мере им свойственна обеспокоенность социальными, политическими и национальными проблемами. У меня скопилось множество фактов, свидетельствующих о том, что культурный мир зарубежных мусульман никак не учитывает культурные достижения современного ислама в России.

Аналогично не учитывается и состояние русской науки об исламе. Прошедшая недавно конференция иранистов при участии ученых из Ирана подтверждение тому. Иранцы разводили руками, повторяя, что они и думать не могли о сохранении в России иранистики. Учитывая комплиментарную часть их заверений, все же надо сказать, что в России существует с пяток ученых международного класса.

Сейчас много говорят о возрождении в России масонских лож и даже лож тамплиеров. Можно ли, однако, представить себе, что возрождается эзотерическое православие? Скажем, исихазм. Хотя интеллектуалы начала 20 века (Булгаков, Вл. Соловьев, Флоренский) разработали теории имеславия и софиологии. Это тут же встретило яростное сопротивление Церкви. Тоталитаризм, неприятие всего нового, что может поколебать традиционные устои. При таких условиях говорить о возникновении духовного пространства практически невозможно.

Я предлагаю подумать о следующем. Ведь Храм (церковь, мечеть, синагога) даны не для того, чтобы иерархи занимались там принародно службой, т. е. отправляли в нем все необходимые богослужебные каноны. Храм дан, прежде всего, людям в память о божественном присутствии. Храм заповедан, в этом его сила и могущество, а потому его нельзя приватизировать, иудейскому раввину, исламскому имаму и христианскому священнику. Следовательно, априорно подразумевается, что верующий человек, внимающий божественному присутствию, не может не быть интеллектуально активным. Картезианская максима тут весьма уместна, ибо существование человека возможно лишь в присутствии Бога. Я человека в этом смысле есть не просто соборное и храмовое мы, но я осмысленное, я, говорящее о своем собственном, индивидуальном существовании, мыслящее о своем существовании.

Воспитание человеческого Я есть верный путь к упрочению основ любой культуры, развитию интеллектуальных, предпринимательских и прочих оснований существования человека в мире ему подобных. Помните, впервые серьезно, с философской точки зрения об основах православного предпринимательства, хозяйствования написал С. Булгаков. В этом то и была беда имеславцев, что они предложили взглянуть на Писание интеллектуально, свободно. Быть может, слишком рано даже для сегодняшнего времени.

Следовательно, выведение некоего духовного пространства в современных условиях может оказаться преждевременным. Но всегда актуальной окажется работа над его очертаниями, над проектированием тех основоположений, которые в дальнейшем могут быть репрезентированы. Что может быть более заманчивым, чем мысль. Пусть даже не воплощенная, но прорисованная пластически оформленная. Рано или поздно такая мысль уже сама, без постороннего посредства пробьет себе путь. Тогда уже это будет мысль о мысли. Об этом я говорил прежде.

Сказанное здесь есть 1 часть онтологии пространства. В данном случае описаны условия существования глубинной онтологии, онтологии второго пространства, состоящего в единой бытийной модели с пространством поверхностным, пространством сущего. Во второй части я обращусь к тем параметрам пространства, которые позволят выявить и иные онтологические срезы. То есть, речь будет идти о критике онтологии, о невозможности существования единой онтологической структуры даже в пределах одной пространственной однородности.