Новая утка

Новая Утка – это поселок городского типа, в двух часах езды от Екатеринбурга по первоуральской ветке, то есть на запад…

Утка – название реки. А по ее берегам: Новая Утка и Старая Утка, два села. Одно-то – Старая – повыше, где запруда. А Новая – это новый поселок – из советского времени. Плотина же на Утке с демидовских времен - там железоделательный заводик… Да и то – у нас на Урале этих-то заводов сотни штук. Если уж золото мыли почти в каждом дворе, то, что про других заводчиков говорить…

Железнодорожная станция называется и сейчас «Коуровка». По одну ее сторону – село Слобода с белой церковью на утесе (всегда была действующая - Георгиевская), по другую – станционное поселение Коуровка с где-то спрятанным в лесу домом отдыха…

От станции до самой Новой Утки – 6 километров хвойным  лесом и так, через кладбище, мимо могил, засыпанных рыжей землей – к центру поселка, мимо завода электросварочных аппаратов «Искра» (где в то время работало почти 10 тысяч человек, а сейчас и одной тысяче делать нечего), мимо двухэтажного магазина и нескольких пятиэтажек – в частный сектор, к реке, на самый ее берег – на дачу Уральского филиала института технической эстетики. На площади-то центральной стояла местная достопримечательность - гигантских размеров вождь Ленин, изготовленный местным художником из фанеры, с подпоркой сзади. При ветре Ильич раскачивался и скрипел. А после дождя – вообще срамно было смотреть – краска пузырями шла…

А мы – налево, значит, сворачиваем, где идем до улицы Героев Хасана на дачу.

Дача эта – пара типовых щитовых домиков и «малуха» - избушка на одно окно – последняя на улице и построена на самом берегу. Веранда -застекленная, где, собственно, и происходили методологические бдения, да дощатый нужник у забора, а еще – досками устланная полянка – танцверанда!

От дачи - вниз по лесенке – ступенек 20 будет - причал с лодками. Он же – место умывания. И панорама – на запруду, окаймленную лесом без признаков человеческого обитания…

Слева-то эта запруда имела узкое место – там был изгиб реки, и, знать-то она продолжалась и текла, но мы туда не плавали.

Сама деревня оставалась где-то за «спиной» этой дачи и никаких признаков жизни не показывала… Раз как-то сиганул пьяный мотоциклист в воду вместе с мотоциклом – по большой амплитуде, говорят, летел, так методологи-то помогали доставать этот мотоцикл. Ну, с мотоциклиста, понятное дело, как с гуся вода.

А «лицом» дача смотрела на воду, на сосны и на то, что всегда приятно глазу и не надоедает.

Поскольку предмет моего воспоминательного интереса – это атмосфера и отношения, а не открытия по пути деловых игр и методологии, то и писать буду об этом.

Так получилось, что во ВНИИТЭ я пришла, когда методологический паровозик уже бежал по рельсам наук и контекстов, когда уже был издан «кирпич», и странные фамилии новых классиков ласкали слух и утешали, что это живые люди, а не бронзовые бюсты. Когда одна волна методологов уже уехала заграницу, а, может, и вторая уже дерзала…Когда… Это было в 1977 году.

И потом, каждое лето – эти люди приезжали на Новую Утку и учили уральских дизайнеров и прочих гуманитарных людишек: философов, искусствоведов, художников разным разностям, новому языку, новому мышлению и тому, без чего в нашей уральской провинции уже ни прожить, ни полюбить никак нельзя… Например, постановке цели и формулированию задач, и чем от чего что-то отличается, и как задать правильно вопрос, как ответить на него, и далее – дорога к пониманию, начинающаяся: «А правильно ли я понял?»…

В общем – это было некое пространство, пронизанное токами жизни, природы, разговоров и нехитрых развлечений. Но его обитатели, жители и жительницы, знать не знали и ведать не ведали того, что знал только Он.

Ибо Центром этого был Он. Режиссером, сценаристом, иногда артистом. В общем – демиургом со всеми причитающимися регалиями.

Георгий Петрович Щедровицкий.

Я специально не упоминаю имен известных мне звездных персон, поистине талантливых и удивительных, которых люблю и сейчас.

Потому что – речь только о нем.

…Совершенно он слыл мифом, хотя и был молод. Был горд, но не заносчив (свидетельствую). Мог надрать на семинаре уши, но если человек не понимал, что это игра, то ему и не драли уши, а так – молчали вслед…

Мы, неоперившиеся, только принятые мэнээсами, просто умирали от любопытства… Слухи летали самые непроверенные, но образ Воланда со свитой – да, об этом шептались…образ кружил в непосредственной близости.

На деле оказалось, что ГП совершенно недемонстративный человек, с острым взглядом, быстрыми движениями и вообще не взволнованный, какое впечатление он производит на окружающих. Он производил впечатление не чувственного человека и мог сказать всякой эмоции: «Брысь, под лавку!». Там она и сидела до поры…

Был ли он красив? Если честно, мне кажется, что цвет глаз у него менялся. Они могли быть темно-серыми, светло-коричневыми. Но вот что абсолютно точно – так это то, что ГП был мужчиной, он и выглядел как мужчина и действовал как мужчина.

Если это касалось дела, то все и складывалось на алтарь дела и «птенцы гнезда ГП» воспитывались сурово.

А еще он со вкусом плавал, с удовольствием греб на лодке, танцевал – (большой танцор ГП!), тренировал свою команду (из Москвы) до полного изнеможения и делился с нами тем, что мы были способны взять.

Понятно, что мы интереса для него никакого не представляли (не будем обольщаться). Это была площадка, а коли она была – ее и надо было использовать. А коли был материал, то и надо было…

Впрочем, и собеседниками мы были никакими. И сейчас понятен смысл наших посиделок – ОН рассказывал о жизни. А все остальные МОЛЧАЛИ. Ведь были мы родом из уральских вузов, не отягощенные новыми идеями, степенями, не ездившие за границу, не владевшие языками, не имевшие опыта  ПОИСКА, ИССЛЕДОВАНИЯ, АНАЛИЗА.

Если вспомнить и перефразировать слова Юрия Олеши, то получилось бы следующее: ГП был сгустком кипучей энергии, а мы стаканом разбавленной рефлексии.

Как-то ГП рассказывал об одном методологе, который уехал заграницу и устроился в Вене мыть писсуары. И по своему методологическому таланту придумал рационализаторское предложение – как мыть скорее, чище и больше… За что профсоюз мойщиков банально побил его и изгнал из сообщества. Также был разговор о методологе, уехавшем в Италию, стремительно подтвердившим свою степень и прочие научные заслуги. Из сказанного мы отметили быстроту, с которой методологи учили языки.

Ну, анекдоты, конечно, рассказывались разные, кроме вульгарных. Вот чего в ГП не было так это вульгарности. И слэнгом он никогда не пользовался и, смею думать, никогда бы не сказал «по жизни…» или «типа…» или «круто…».. Порода. И еще в работе он не замечал, женщина ли, мужчина. Никаких различий по половому признаку.

В основном же народец  наслаждался роскошью его диалогов с самим собой. В этих диалогах летали известные фамилии и факты. Но мы были слушателями, а он участником.

Вообще образ ГП того времени – это туго скрученная пружина.

Он весь был – пружина, готовая к действию, мощная и эластичная одновременно.

Потом уже, по прошествии времени, стало понятно, ЧТО Петр получил в наследство: он стал пружиной в ДЕЙСТВИИ.

…

Вообще тамошняя жизнь была совсем незамысловата. Другое дело, что мы по замороченности и искусственности нашего сознания и образования  стремились понять то, что в принципе понять было нельзя. Ибо не для этого оно создавалось… И ни о каком понимании в принципе не могло быть речи.

Ибо речь была о деятельности, которая есть ВСЕ.

Особенно же для созерцателей типа меня – было важно, что и созерцание – деятельность.

…Память оставила искры, освещающие то жест, то слово, то улыбку, то поступок.

Вот, например, в сухой июльский день раздались крики: «Пожар!». На нашей улице пьяный господин от ревности удачно запалил собственный новенький дом. ГП, услышав, подошел несуетно к пожарном щиту, снял багор и пошел тушить пожар. Ну, да куда там! – так полыхало – в три минуты – костер до неба - народ уже поливал соседние дома – искры на 10 м вокруг летали!

Вот эта его неспешность, выбор нужного инструмента – это надо было видеть…

Однако дом сгорел дотла, соседние дома – отстояли… Мы вернулись на дачу, багор – на свое место. К вечеру все с удовольствием узнали, что деревенские мужики нашли поджигателя в лесу, где он отсыпался от попойки, и наклали ему взашей.

А вот еще. Как-то мне не хватило коечного места и положили меня на пол в девичьей комнате… Ночи на Утке холодные, пол – картонный…По утру одна из «дам» смеясь сказала: «Встаю я утром, а на полу кто-то шевелится! А это Танька!»… ГП, уже поглощенный завтраком, перестал есть и спросил в пустоту: «А что, у нас кто-то спит на полу?». И в воздухе запахло грозой. «Это я, – говорю, - мест-то нет…».

Тогда он сорвался (именно это слово) и…через пару мгновений принес из «малухи» раскладушку и поставил ее в комнате у Светы Поливановой. Вот такой поступок.

Или вот вечерами стояли и сидели у костра. Помнится, около меня встал красавЕц Саша Буряк из Харькова. Как до Днепра долетала редкая птица, так от Саши могла уйти редкая девушка. ГП только один раз взглянул на него – и тот испарился навечно. Это к тому, что нельзя было переходить некие невидимые границы – например, обольщать глупых романтических особей.

ГП чудно танцевал. Почувствовал музыку и, позвольте танцевать!- а если танцевать – то по-настоящему, а по-настоящему – это танго, это, прижимаясь всем телом – вот так свободно он умел. А мы-то танцевали, отставив зад на 15 см от партнера – упаси Бог, опыление произойдет – такое воспитание проходили… Кстати, у Петра та же пластика танца. Даже иногда оторопь берет – до чего та.

Он не курил. И я не помню про выпивку. Совсем не помню. Может, и было, но – не помню…

Зато какие были у ГП вечера... Прямо просится вкусное слово упоительные.

…Вот ГП с веслами, одеяло, как плащ на плечах, густыми сумерками, легко перепрыгивая через ступени, несется к лодке и через пару гребков никто не видит ни лодки, ни тех, кто в ней…

Ах, да, что было, то было. Он ведь женщинам (нам!) ручки целовал при встрече. Вот только вспомнилось это, когда Петр так сделал в Самаре. Дежа-вю было таким сильным, что поплыли картины прошлого незамутненно.

Вспомнилось, что ГП, весьма далекий от мистики, восторгался сыном Светы Поливановой – восьмилетним Антоном, который мог угадать задуманную цифру. «А вот какую цифру я сейчас задумал? – спрашивал он. Антон отвечал: «Ноль». И ГП празднично вздыхал: «Точно!»

Вспомнилось его удивительное отношение к Мише Гнедовскому, которого, мне кажется, он любил, как сына. И на семинаре они переговаривались неслышно – так ли все, хорошо ли придумано… Это ГП одними глазами спрашивал… А Миша отвечал: «Хорошо придумано, Учитель». При этом издалека доносился шум поезда и, казалось, Миша едет на этом поезде…

А вот еще. Идет семинар, а на дворе дочка Толи Шелушинина Маша старается колоть дрова. Но топор тяжелый, а девочка городская. ГП прерывается и говорит задумчиво: «Маша колет дрова». И смотрит на Толю: мол, ребенок с топором – не дело…

Помнится, как-то у ГП болела печень. Мы готовили ужин. И я решила сделать куриные котлеты на пару. Потом кто-то из ребят пришел и сказал: «Спасибо от ГП за котлеты». А мог бы не говорить. Никто не благодарил. Но вот – такой человек ГП…

Из самых красивых игр запомнилась «раскрутка» МЖК Сережи Лыжина. ГП был заинтересован как-то яростно. Это было уже действие, сама жизнь, из ничего сделать что-то ВПЕРВЫЕ, пробить систему и построить ЖИЗНЬ, в которой строятся дома, рождаются дети, в общем – грядет светлое будущее…

Тогда же, помнится, были минуты озарения у него – три «Г» (если не изменяет память, речь идет о трех принципах пространства: гетерохронность, гетерогенность и гомогенизированность) и три «С» (самодеятельность, самоуправление и самоорганизация)… Это были формулы успеха. Бери, осваивай, решай непосильные задачки, наслаждайся…

А вот такой случай. Вечерком в кресле на веранде сидит Олег Генисаретский и читает что-то свое. ГП мимоходом: «Что почитываем?»

Олег: «Ваши бессмертные труды. (пауза) На ночь».

ГП делает козу и тычет Генисаретскому в бок и уносится с плащом из одеяла в ночь… Вот так.

Любопытна была дружба ГП с художником Алешей Скворцовым и его женой композитором Таней Камышевой.

Они жили тогда в мансарде городской больницы. Алеша был первый батичист в Свердловске, изобретал лазерные картины на небе, хэппенинги. Ходил во фраке, имел борзую Нику. Да, а еще слайды его картин попали на  Венецианскую биеннале (антисоветскую), за что он отсидел 8 лет, вернулся больным и умер. А Таня возглавляет в Министерстве культуры какой-то департамент (по наградам или по музыке).

Они приглашали ГП всегда на вечеринки, когда он бывал в Свердловске. Это было мало вина, мало еды, но какие-то танцы, разговоры, легкое общение. И что важно – никогда не было, чтобы какие-то персоны объявлялись «нон-грата». Кто хотел повидаться с ГП (ведь Утка была не для всех) – то, пожалуйста, заходи.

Алеша как-то восторженно был влюблен в ГП. Просто так – как в личность. Так же, как Наташа Велижева – музыковед-теоретик из консерватории. Она просто впадала в коматозное состояние при виде ГП. При этом речь текла, как ручей… такой перламутровой женской музыкой… (Наташа умерла за неделю до ГП. Ей было 48 лет).

У Скворцовых была фисгармония. Помню, как Ира Заринская играла на ней «Шумел камыш, деревья гнулись». А кто-то давил на педали…

На одну из «уток» приехал сын Петр.

Ну, как он, какой он??? КАКОЙ ОН???

Он – копия ГП, доложила разведка, но красивей.

Петр оказался с длинными темными глазами, длинноногий и длиннорукий. Улыбчивый.

Помнится, Толя Шелушинин, тогда возглавлявший лабораторию художественного проектирования, сказал: ГП не доволен Иркой. Она раскрыла свою хищную пасть на любимое чадо… Ну, тут и речи не было о серьезном. У Петра уже тогда двое детей было. Так, легкий флирт.

Так сразу и пресекли этот флирт! В самом зачаточном виде!

Мы были ужасно счастливы тогда. Бесконечно, беспрерывно, ненормально счастливы. При том, что мы были не самостоятельны, не свободны и не способны к творчеству. Это стало проявляться позднее. И, конечно же, мы не могли быть адекватно благодарны ГП тогда.

Я помню, как смешны были наши выступления с Юрием Павловичем Мальцевым из Таллинна. Что-то про квази-натуральное, не квази-натуральное… И кочевряжились, и грубили. ГП смотрел, как на комаров, но смотрел. Хотели даже статейку тиснуть. А потом пишет мне Юрий Павлович: «Это все казалось значительным только на месте. А со временем побледнело». И я подумала – остался ГП, а мы побледнели…

Смешно вспомнить, но первый мой текст во ВНИИТЭ назывался «Смысл и значение». Когда Толя Шелушинин увидел это, он без слов достал «кирпич» и дал пользоваться.

Одна милая женщина, бывшая на Утке уже после моего «исхода» из ВНИИТЭ, рассказывала, что семинары преображали ее настолько, что по возвращении ей казалось, что все картинки меркнут, а телевизор говорит медленными тягучими словами и жует, как корова, какую-то мыслишку, когда и так все ясно.

Жизнь на Утке, спрессованная, убыстренная, яркая оставалась абсолютно незамутненной ничем обыденным. Она загодя, ничего не обещая, наготовила нам дивные подарки и даже ДАРЫ. Просто мы получили эти подарки много позднее и только тогда, когда были способны оценить их.

ГП, заведший этот механизм дарения и сам послуживший причиной- пружиной – вдруг раскрутился и создал собственный Млечный путь, мерцающие звездочки которого уже способны сами мыслить и творить. Но в обратной перспективе – мы непременно встретим его. Ибо это был обмен энергиями, именуемый любовью. А качество ее – это уже другая история…